В наступившем году «Иова» первый раз сыграли на Рождество — случайно так вышло или нет, но — попав в поле этого удивительного праздника, стирающего грань между землей и небом, — спектакль словно проникся его светом и прозвучал как-то по-особенному. За окнами Александринского театра валил снег, капельдинеры с мерным шумом опускали шторы, чтобы камерное пространство Царского фойе погрузилось в полумрак…
И разве не чудо: вот уже зритель сосредоточенно слушает текст четырехвековой давности — он звучит целиком, без сокращений, без адаптаций для человека неподготовленного. Ровно так, как на Страстной седмице, когда главы из ветхозаветной «Книги Иова» читают в каждом православном храме, готовя нас к празднику Пасхи.
Это первая премьера Валерия Фокина в статусе президента Александринского театра. Открывая сезон, режиссер анонсировал эту работу как совершенно особенную для себя: «Еще Вахтангов писал: «Может быть, Библию поставить?» Но не поставил. А история об Иове Многострадальном — это потрясающий текст, я очень давно хотел за него взяться».
Спектакль ждали — и не зря: пожалуй, это одно из самых пронзительных театральных высказываний о нас сегодняшних. «Иов» — разговор, полный боли и страданий, — причем не образных, а видимых глазу, но увенчан он спасительной надеждой. Это спектакль — упование, и в этом его поистине целящая сила. Много ли таких сможем мы сейчас вспомнить?
Действие помещено в небольшое Царское фойе. В самый центр зала втаскивают большой сверток, разворачивают, в нем — забывшийся в горе Иов. «И был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла» — так описывает его Библия. Но на праведника вдруг начинают сыпаться несчастья: он лишается скота и всего своего имущества, умирают его многочисленные дети, тело поражается жуткой болезнью… Рассаженные кругом зрители (публики умещается немного, всего один ряд) словно взволнованно столпились вокруг главного героя. И вместе с его друзьями сочувствуют ему, и пытаются найти ответ на главный вопрос: почему страдает человек?
Друзья Иова выдвигают разные гипотезы, но все они завуалированно сводятся к одному — вероятно, он никакой не праведник, а грешник. Вот и наказан. Но Иов непреклонен — в нем нет ничего, сокрытого от Бога, он знает, что жестоко страдает безвинно. И это так: именно поэтому Иов — прообраз Христа и его страданий.
«Иов» — спектакль трудный, неуютный, он мгновенно выбрасывает из зоны комфорта. Нарядные зрители норовят отпрянуть — прямо перед ними машут тряпьем, оглушительно кричат: едва ли им приятно лицезреть и страдающую плоть — язвы, кровоподтеки на теле главного героя (предельно натуралистичный грим достоин отдельных аплодисментов).
Желание дистанцироваться понятно и естественно, но — ведет в тупик и старательно прячет все смыслы спектакля. Найти ключ к ним — значит, поступить ровно наоборот: увидеть в этом несчастном, грязном и больном человеке себя. Сложно? Если вдуматься — нет.
Иов — это любой из нас в момент личной трагедии, бросающий Богу ли, судьбе ли вечное и горделивое: «За что?». Иов — это любой народ, переживающий период тяжелых испытаний. Иов — это, в конце концов, все человечество, в чьей изъязвленности нет никаких сомнений, и, если оно не сидит на пепелище — это только пока.
Что нам делать? «Похули Бога и умри», — кричит убитая горем жена. Но Иов потому и праведник, что во всех своих страданиях, вопия ко Творцу, ни разу Его ни в чем не обвиняет, он лишь требует от Него суда и хочет понять, почему все это случилось именно с ним? А на грани исступления из уст страдальца звучит, кажется, что-то и вовсе невообразимое: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога».
И ровно в этот момент — момент предельного доверия даже в самый беспросветный час — Бог готов говорить с ним, живо откликаясь на эту веру. Все мигом погружается в темноту, по залу гуляет ветер, свечи мерцают, то потухая, то загораясь, пока вдруг не распахнется дверь и ослепляющий свет не упадет на изможденный силуэт. Упование Иова не посрамлено: Бог исцеляет его и дает ему больше того, что у него было — у него снова рождаются дети, появляется большое имение, а сам он проживет еще 140 лет.
В спектакле язвы Иова омывают, и они на глазах исчезают, его одевают в белый хитон — как образ новой жизни. И, словно не веря самому себе, он робко проверяет — работают ли руки и ноги. Пока, наконец, не пустится в пляс…
Этот маленький часовой спектакль всего с тремя артистами на сцене оставляет после себя не только ощущение света, но и поражает какой-то несоразмерной ему мощью. И правильно было бы назвать всех. Бесстрашного и самоотверженного Ивана Ефремова, сыгравшего Иова; Александра Поламишева, в одном лице воплотившего трех друзей главного героя; Дарью Ванееву, исполнившую роль жены, но еще и словно образ некоего сомнения, пытавшегося подточить веру мужа. И, конечно, Николая Мартона, чей неповторимый голос ведет нас по этому пути.
И да, главное — верить. Пусть звучит банально, в темные времена — собственной жизни или всего мира — это непросто и требует мужества. А ведь есть в этой ветхозаветной истории еще один важный урок. Человек самоуверен, он не помнит, что не всеведущ и многие причины того или иного могут быть до поры для него сокрыты. На каждое «за что?» Бог уже ответил — Иову: «Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь».
Другие новости
110 лет назад родился Владимир Зельдин. Вспоминаем пять его самых ярких образов
МЕДИЦИНСКИЙ КЛОУН ПРОВЕДЕТ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ СПЕКТАКЛЬ
Почему премьера проекта «Две Анны» может стать одним из ярчайших событий сезона